Мы заблудились в темных внутренностях нашего маленького-большого города и шли интуитивно - на свет. Тропинка вверх вывела нас в царство пост-ядерной реальности. Я не знал, что ночью здесь все настолько по-иному. Ржавые бункеры, огромные монстры-осветители, яркий белый свет, расползающийся кляксами в тумане, рваные серые облака на иссиня-черном небе, снятые с рельс вагоны, колючая проволока, семафоры, скрежет, далекий вой сирен и шум большого мира на периферии. Ни одной живой души кроме нас.
Мы сделали какой-то невероятный крюк по городу и, сверившись с картой, пошли по рельсам. Нас обгоняли ночные составы - длинные железные гремящие и стучащие гусеницы. Те, которые шли нам навстречу, видя приветственный взмах руки, давали свисток. Не такой, какой дают обычно при прибытии, предупреждении или от скуки - громкий, резкий, а тихий, осторожный, короткий - чтобы было понятно - это именно для нас. Для двух выживших в этом фоллауте, забывших что-то среди ночи на железнодорожном полотне.
Мы шли по рельсам, шагали по шпалам, по насыпи, аккуратно обходили стрелки, курили, болтали, положив под языки обжигающие таблетки валидола.
Мы измазались в масле, саже и пыли, сидели на железобетонных блоках, пытаясь понять, где мы, и вдруг очутились посреди людского моря, в огромном развлекательном центре, между ярких, искусственных огней, гламура, попкорна, громкой музыки и суеты.
Я думал о том, что если бы заморозить себя в криогенной камере лет на пятьдесят...
- Тысячу. Тысячу лет.
- Боюсь, тогда планеты как таковой уже не будет.
- Вот и замечательно. Земля будет пустая - только мы останемся. Ну и кучка таких же замороженных, на которых мы будем охотиться.
- И есть их?
- Да. Скоро мы покроемся шерстью, у нас вырастут усы, когти...
- И уши!
- Да. Большие мохнатые уши.
- Я буду кусать тебя за ухо. Буду жевать его, как жвачку.
Кстати, таксист сказал мне, что никогда, никогда нельзя ссориться в транспорте. Даже в шутку. Я ему обещал, что не буду.